А.А. Володькин, Институт экономики Национальной академии наук Беларуси, ведущий научный сотрудник
Организация Североатлантического договора (НАТО), бесспорно, обязана своим возникновением началу холодной войны между странами Запада и СССР. Однако завершение межблокового противостояния не только не привело к прекращению деятельности этой организации, но даже укрепило ее международные позиции, о чем свидетельствует желание целого ряда стран присоединиться к ней. Правда в начале 1990-х гг. даже в самих государствах – членах НАТО шла дискуссия о целесообразности сохранения Альянса в новых условиях. Но, как и следовало ожидать, наиболее жестко против этого выступала политическая элита России, для которой, как для правопреемницы СССР, само сохранение НАТО, не говоря уже о планах его расширения, стало постоянным напоминанием о том, что Запад выиграл холодную войну. И, тем не менее, Альянс не только был сохранен, но и доказал свою актуальность – помимо расширения числа участников, он также успешно адаптировался к новым условиям и расширял свои функции, переориентировавшись на выполнение новых, ранее не свойственных ему задач (что было закреплено в стратегических концепциях 1999 г. и 2009 г.). Отсюда возникает логичный вопрос: что же сделало НАТО столь востребованной после непосредственного исчезновения угрозы, для противодействия которой она создавалась?
Здесь следует выделить три основных фактора. Хронологически первым из них стало стремление переходных государств Центральной и Восточной Европы использовать НАТО в качестве инструмента собственной интеграции в западное сообщество. Как отмечает российский исследователь А.Миллер со ссылкой на венгерского мыслителя Иштвана Бибо, для менталитета малых и средних наций этого региона характерен сформировавшийся веками "экзистенциальный страх" перед угрозой уничтожения со стороны более сильных соседей. До ХХ века место главной угрозы в их сознании занимала экспансия немцев и турок, а в послевоенный период их вытесняет страх перед угрозой с Востока – со стороны СССР / России [1]. Этот, во многом иррациональный по своей природе, страх, тем не менее, оказывал вполне реальное влияние на политику государств Центральной и Восточной Европы в 1990-е – 2000-е гг. Руководствуясь логикой холодной войны, когда принадлежность той или иной европейской страны к одному из противоборствующих лагерей была четко институализирована в форме членства в соответствующих организациях, политические элиты этих стран стремились столь же четко и однозначно зафиксировать переход из сферы влияния Москвы в зону ответственности Запада посредством получения членства в ключевых западных институтах.
По ряду причин их ставка была сделана именно на НАТО. Во-первых, Европейский Союз на тот момент (начало 1990-х) еще только формировался на основе трех европейских сообществ, и воспринимался на международной арене, как преимущественно экономическое объединение, а не политический союз. Кроме того, для принятия в него переходные государства должны были провести полную реструктуризацию своей экономики, что представлялось делом весьма отдаленной перспективы. Критерии же принятия в НАТО были более либеральными и, главным образом, сводились к установлению демократического политического режима. Во-вторых, элиты стран ЦВЕ стремились получить гарантии безопасности, в первую очередь, от США, как лидера западного сообщества, главного на тот момент геополитического соперника Москвы и единственной оставшейся мировой сверхдержавы. Поэтому эти страны искали членство, прежде всего, в международных институтах, возглавляемых США. И, естественно, НАТО, как проверенный временем военно-политический союз во главе с США представлялась им наилучшим вариантом. Поэтому уже в 1991 г. о своем желании вступить в НАТО официально заявили Польша, Венгрия и Чехословакия, в 1994 г. – страны Балтии и т.д.
Однако для самого Североатлантического Альянса такой выбор государств ЦВЕ стал во многом неожиданным. Об этом свидетельствует уже та медлительность, с которой его руководство реагировало на соответствующие предложения с их стороны. Впрочем, в определенной степени, это можно объяснить желанием не осложнять отношения с Россией до полного завершения вывода взятых под ее юрисдикцию войск бывшего СССР с территории государств Центральной Европы и Балтии. Так, принципиальное решение о возможности принятия в Альянс стран этого региона было принято лишь в 1994 г. А первоочередные кандидаты на вступление были определены только на Мадридском саммите летом 1997 г. При этом руководство НАТО стремилось по возможности сгладить негативные последствия процесса расширения путем развития партнерства с теми странами Европы, которые оставались за рамками этого процесса, в т.ч. с Россией. Так, первое из упомянутых решений сопровождалось принятием программы "Партнерство ради мира", а в 1997 г. происходит трансформация Совета Североатлантического сотрудничества в Совет Евроатлантического партнерства и образование Совета Россия – НАТО.
При этом интересно отметить, что первыми на заявления стран ЦВЕ и Балтии о желании вступить в НАТО откликнулись не США, как многие полагают, а германские политики (например, министр обороны Ф.Рюэ) [2], которые не желали, чтобы объединенная Германия оставалась восточным рубежом Альянса и начали лоббировать идею расширения. По всей видимости, именно поэтому первыми в НАТО были приняты в 1999 г. три страны Вышеградской группы – непосредственные соседи Германии. Следующий раунд расширения на восток состоялся лишь пять лет спустя – весной 2004 г. и проходил фактически синхронно с восточным расширением ЕС, что свидетельствует об определенной согласованности политики обеих организаций. При этом абсолютно для всех государств ЦВЕ и Балтии, проводивших курс на "возвращение в Европу", принятие в НАТО предшествовало принятию в ЕС, что позволяло расценивать членство в Альянсе, как пропуск в остальные западные институты. Фактически, НАТО постепенно трансформировалось из военного союза в преимущественно политический "клуб" государств, разделяющих западные ценности. О том, что военно-стратегические мотивы занимали явно второстепенное место в ходе процесса расширения свидетельствовало и продолжительное отсутствие у Альянса планов по обороне своих новых членов. Так, латвийский исследователь Н.Муижнекс отмечает, что чрезвычайные планы по защите территории стран Балтии от возможной внешней агрессии начали разрабатываться НАТО по требованию правительств этих государств лишь после российско-грузинского военного конфликта 2008 г. [3], т.е. более чем через четыре года после их официального приема.
Таким образом, для стран ЦВЕ и Балтии вступление в Альянс означало, прежде всего, прием в политический "клуб" западных государств, а не в военный союз, противостоящий некой общей угрозе. Тем не менее, аргументируя свое стремление присоединиться к НАТО, они ссылались и на ее эффективность в разрешении военных кризисов. И тут мы подходим ко второму фактору актуализации роли Альянса после завершения холодной войны. Как известно, в период межблокового противостояния силы НАТО ни разу не участвовали в боевых действиях. Однако обострившиеся после распада социалистического лагеря и самого СССР межэтнические противоречия привели к появлению целого ряда горячих точек в Восточной Европе, прежде всего на территории бывшей Югославии. Как показало дальнейшее развитие событий, ни ООН, ни ОБСЕ, ни какая-либо другая международная структура не имели необходимых ресурсов и инструментов для урегулирования ситуации и прекращения насилия. И лишь вмешательство НАТО остановило кровопролитие на Балканах. Можно, конечно, долго спорить о том, насколько правомочным и справедливым было само это вмешательство и достигнутые с помощью него результаты с точки зрения принципов международного права и непредвзятости по отношению к конфликтующим сторонам. Но не подлежит сомнению, что именно оно привело к прекращению кровопролития в регионе. И именно НАТО продемонстрировала свою эффективность в разрешении подобного рода конфликтов, к чему остальные европейские и мировые организации по безопасности оказались не готовы. Таким образом, Альянс отошел от своего изначального назначения – быть региональной системой коллективной обороны и стал осваивать новые для него задачи в сфере миротворчества и проведения военных операций за пределами непосредственной территории стран – членов, что нашло свое отражение и обоснование в стратегической концепции 1999 г.
Хотя не все военные операции НАТО были столь же успешны в достижении поставленных целей как действия на территории бывшей Югославии или в Ливии (например, операция в Афганистане продолжается уже более 10 лет), но на сегодняшний день ни одна другая международная организация не может сравниться с ней по своим возможностям в этой сфере. Так из 64 миротворческих операций, проводившихся с 1940-х по 2010 г. под эгидой ООН, успешными признаны менее половины. ОБСЕ вообще не имеет механизмов военного принуждения, а миссии Европейского Союза выполняют, главным образом, гуманитарные и полицейские функции уже на этапе постконфликтной стабилизации. К тому же большинство членов Евросоюза, одновременно являясь членами НАТО, выступают за определенное разграничение функций обеих организаций. В случае необходимости проведения совместных военных операций они предпочитают использовать уже существующие возможности Североатлантического Альянса, а не дублировать их под эгидой ЕС в рамках европейской политики безопасности и обороны [см. 4]. Преимущества НАТО определяются тем, что, во-первых, она объединяет большинство наиболее передовых в плане военных ресурсов и технологий государств, оказывающих огромное влияние на мировую политику (включая 3 из 5 постоянных членов Совбеза ООН), а во-вторых – наличием многолетнего опыта и отработанных схем стратегического и оперативного взаимодействия их вооруженных сил под общим командованием. Все это сделало фактически неизбежной легализацию роли Альянса в качестве "всемирного полицейского" со стороны ООН, что выражалось в ее согласии на использование сил НАТО в различных регионах мира в тех случаях, когда ситуация в зоне конфликтов требовала оперативного военного вмешательства.
Наконец, в качестве третьего фактора актуализации значения НАТО в современном мире, о котором пока еще мало говорят, следует отметить стремление западного мира к консолидации перед лицом усиления позиций незападных государств и цивилизаций. Конечно, пока преждевременно говорить, что предсказанная американским политологом С.Хантингтоном "война цивилизаций" становится реальной доминантой мировой политики. Да и сама предложенная им концепция, которая в общественных и экспертных кругах Запада часто подвергалась порицанию за противоречие официальной парадигме мультикультурализма и толерантности, представляется далеко не универсальной. Однако и полностью игнорировать культурно-цивилизационные факторы в современных международных отношениях в свете некоторых событий также невозможно. В подтверждение этого хотелось бы обратить внимание на следующие тенденции. Несмотря на исчезновение с окончанием холодной войны такого консолидирующего фактора, как внешняя угроза со стороны соперничающей политико-идиологической системы, западные государства продолжают придерживаться общей или очень близкой позиции по большинству ключевых международных проблем. И наиболее ярко это единство проявляется в ходе инициированной США "войны с международным терроризмом", под которым фактически подразумевается именно исламский экстремизм. Ирак, Афганистан, Ливия – практически все крупномасштабные совместные операции государств НАТО за последнее десятилетие (проводимые, как под эгидой Альянса, так и без его формального участия) осуществлялись на территории мусульманских стран. Кроме того, можно заметить практически полное единодушие позиций западных государств по вопросам иранской ядерной программы, завершившегося отделением южной части страны межконфессионального конфликта в Судане, свержения режима М.Каддафи в Ливии, а также вооруженной борьбы оппозиционных сил с правящим режимом в Сирии и некоторых других арабских странах.
Таким образом, по крайней мере, в политике Запада по отношению к странам исламского мира можно найти существенные черты внутрицивилизационной консолидации и межцивилизационного конфликта. И, как показывает практика, НАТО стала одним из основных инструментов этой политики. Некоторые признаки цивилизационного подхода можно найти и в действиях Альянса на территории бывшей Югославии, где правительства входящих в него стран были склонны оправдывать и поддерживать действия хорватов, которых Хантингтон причислял к западной цивилизации, и возлагать всю вину за эскалацию насилия на сербов, отнесенных им к отдельно выделенной славяно-православной цивилизации. Кроме того, Турция, являющаяся членом НАТО с 1950 г., в последнее время все более дистанцируется от политики остальных членов Альянса, прежде всего, на Ближнем Востоке. Наконец, в политических документах и выступлениях официальных представителей НАТО постоянно фигурируют тезисы о том, что Альянс защищает в мире либеральные ценности демократии и прав человека, которые хоть и провозглашаются сейчас универсальными, имеют, бесспорно, западное происхождение.
Конечно, некоторые могут оспорить, что на роль объединителя европейской цивилизации гораздо больше подходит Евросоюз, чем НАТО. Однако на это имеется два веских возражения. Во-первых, бесспорным лидером западного мира во всех отношениях пока остаются США. И с учетом негативных тенденций, наметившихся в европейской интеграции в последние годы, Европа навряд ли в обозримом будущем сумеет вернуть себе лидирующие позиции, которые она утратила еще в результате двух мировых войн, и выступить в качестве самостоятельного центра силы. А, во-вторых, весьма маловероятно, что в условиях глобальной экономической экспансии Китая, идеологической экспансии радикального исламизма и усиления демографического давления назападных стран в целом, Европа пойдет на ослабление трансатлантических связей и политическое размежевание с США. Поэтому из всех существующих организаций именно НАТО имеет наибольшие шансы стать основной платформой для консолидации западного мира.
Подводя итог, хотелось бы отметить, что со времен холодной войны роль и функции НАТО в международной политике претерпели очень значительную трансформацию. От региональной системы коллективной обороны, выступавшей институционной основой западного блока, она эволюционировала в преимущественно политический альянс с выраженным цивилизационным подтекстом, объединяющий сейчас практически все государства Европы и Северной Америки, которые проявляют приверженность западным либерально-демократическим ценностям. При этом под эгидой НАТО стало проводиться большинство военных операций западных стран по прекращению вооруженных конфликтов и продвижению упомянутых ценностей за пределами их собственной территории. Эффективность и правомерность военных операций Альянса на сегодняшний день фактически признана ООН. Отсюда напрашивается вывод, что Североатлантический Альянс является одной из самых влиятельных сил в современной международной политике, с которой приходится считаться всем без исключения государствам мира. Что касается прогноза отношений с НАТО конкретных стран (например, Республики Беларусь), ключевое значение в долгосрочной перспективе тут будет иметь принципиальный ответ на вопрос, относит ли данная нация себя к европейской цивилизации и разделяет ли фундаментальные ценности западного сообщества, либо причисляет себя к иной, противостоящей им цивилизации?
Литература
- Миллер, А. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. – М.: Новое литературное обозрение, 2008. – С. 10 – 11.
- Hyde-Price, A. NATO and the Baltic Sea Region: Towards Regional Security Governance: NATO Research Fellowship Scheme 1998 – 2000 / A. Hyde-Price // NATO Academic Forum [Electronic resource]. – Birmingham: Institute for German Studies, University of Birmingham, 2000. – Mode of access: http://www.nato.int/acad/fellow/98-00/hyde.pdf. – Date of access: 14.05.2007. –Р. 14.
- Muižnieks, N. Latvian-Russian Relations: Dynamics Since Latvia's Accession to the EU and NATO. – Riga: University of Latvia Press, 2011. – P. 44.
- Graeger, N., Larsen, H., Ojanen, H. Fourfold “nuisance power” or four contributors to the ESDP? / N. Graeger, H. Larsen, H. Ojanen // The ESDP and the Nordic Countries / N. Graeger, H. Larsen, H. Ojanen (eds.). – Helsinki: Ulkopoliittinen instituutti, 2002. – P. 218 – 236.
Международная безопасность и НАТО в новых условиях (сборник материалов международного семинара, Минск, 15-16 декабря 2011 года)